Читаю "Парфюмера". Не сразу понял, почему Туманину нравится эта вещь. А потом дошёл до этого места:
Он стал ловить зимних мух, личинок, крыс, мелких кошек и топить их в горячем жире...Некоторые из пойманных им жуков, когда он пытался их переработать, испускали струи зловония, а крысы, наверное от страха, испражнялись в его высокочувствительные помады. Животные, которых он хотел мацерировать, в отличие от цветов, не отдавали свой аромат безропотно, с молчаливым вздохом, но отчаянно сопротивлялись умервщлению, ни за что не давали себя утопить, брыкались и боролись и выделяли непропорционально большие количества смертного пота, вызванного страхом, так что горячий жир портился от перенасыщения кислотами. Это, конечно, мешало разумной работе. Объекты следовало успокоить, и так внезапно, чтобы они ещё не успели испугаться или оказать сопротивление. Ему пришлось их убивать.
Сначала он испробовал это на каком-то щенке. Из конуры перед бойней он выманил его от матери куском мяса и привёл в мастерскую, и, когда животное с радостным возбуждённым тявканьем запрыгало, пытаясь выхватить мясо из левой руки Гренуя, он поленом, которое держал в правой, нанес ему короткий и резкий удар по затылку. Смерть щенка наступила так внезапно, что выражение счастья еще долго сохранялось в его глазах и лапах, когда Гренуй в помещении для ароматизации осторожно укладывал его на решетку между жирными пластинами, где он теперь испускал свой чистый, не замутненный потом страха аромат.
Разумеется, нужно было все время быть начеку! Трупы, так же как сорванные цветы, быстро портились. И потому Гренуй сторожил свою жертву примерно двенадцать часов, пока не заметил, что из тела собаки потекли струйки хотя и приятного, но здесь неуместного трупного запаха. Он тут же прервал анфлераж, убрал труп и спрятал кусочек ароматизированного жира в котёл, где его тщательно промыл. Он дистиллировал алкоголь, пока его не осталось с наперсток, и этот остаток вылил в крошечную стеклянную пробирку. Духи отчетливо пахли влажной, свежей, блестящей собачьей шкурой; запах был резким, даже поразительно резким. И когда Гренуй дал его понюхать старой суке с бойни, она разразилась лаем и завизжала и не хотела отрывать ноздри от стеклянной пробирки. Но Гренуй плотно закрыл её, положил в карман и ещё долго носил при себе как воспоминание о том дне триумфа, когда ему впервые удалось отобрать благоухающую душу у живого существа.
Потом, очень постепенно и с величайшей осторожностью, он приступил к людям...
Патрик Зюскинд. Парфюмер. История одного убийцы